Юрий Костин: "Бизнесом заниматься интересно, а медийным — вдвойне"

Юрий Костин привык говорить правду. Пионер российского свободного радиовещания, писатель и президент радиохолдинга «Вещательная корпорация Проф-Медиа» откровенно ответил и на наши вопросы.

Юрий, вы в 1987 году попали в Главную редакцию иностранного радиовещания Гостелерадио. Это удачное распределение после МГИМО?

«Удачное»?! Это самое неудачное распределение. 1987 год, самое начало перестройки. Мы все ее радостно принимали, пока не настало время распределения и не оказалось, что бойцов идеологического фронта нужно гораздо меньше, чем выпускал МГИМО. Я проходил практику в ТАСС и был уверен, что пойду туда работать, а потом уже уеду за границу. Радио мне казалось штукой совершенно ненужной, бесполезной. Ведь я журналист-международник и дипломат, а тут… радио. Это была ссылка: зачем вообще учиться, если никакие свои навыки я не могу использовать в редакции радиовещания на Великобританию и Северную Ирландию?

Разве что дипломатические или лоббистские...

Да, дипломатия, гибкость и умение работать в любых условиях, самое главное. Да и деньги нужны были молодому человеку. Я брал интервью, строчил обзоры прессы, зарабатывал сумасшедшие по тем временам суммы.

Именно работоспособность позволила вам переквалифицироваться из завотделом радиовещания в совладельца радиоканала?

Это дело случая. Мы получили письмо от владельца станции, который хотел программы наши транслировать на английском языке в Калифорнии, и взяли его в работу. Дошло чуть ли не до совместного предприятия. Тогда же наш американец предложил создать свою частную радиостанцию, но в тех условиях это казалось нереальным. Вскоре случился августовский путч, ситуация изменилась, появились новые возможности. Но главным нашим драйвером было желание крутить в эфире ту музыку, которую любишь, и говорить то, что думаешь.

И вы говорили?

Безусловно. Мы болели свободой слова. После августа 1991-го СМИ стали низвергать прошлое, в том числе и все хорошее, что было, и меня это очень настораживало. 25 декабря 1991 года Горбачев читал в прямом эфире заявление об отставке, а я смотрел в окно из кабинета на Пятницкой, 25, и видел, как опускают советский флаг. Конечно, и я хотел перемен — был в Белом доме, приветствовал реформы. Правда, никто не ждал, что это приведет к смене власти и стремительной ликвидации страны. Словом, увидев, как флаг опускали под покровом ночи, я тут же сделал программу, посвященную Горбачеву, в конце которой, несмотря на новую цензуру, прозвучал гимн Советского Союза. Помогла моя будущая супруга, работавшая тогда оператором на Гостелерадио. Горбачева мы проводили достойно. Думаю, мы были единственной структурой, которая сделала это.

Михаил Сергеевич знает об этом?

Да, потом я ему об этом рассказывал. Тогда ему было приятно.

На фоне краха империи появилось «Радио 101»?

Да, так и появилась наша радиостанция — самая рок-н-ролльная, свободная и честная из всех, которые были в истории отечественного радио. Моя гордость и боль. Понимаете, коллектив сформировался от Бога, люди, которые до сих пор формируют современное радио и телевидение, лучшую его часть.

Вы говорили о цензуре. Сейчас при внедрении новых программ в сетки ваших теле- и радиоканалов кто является цензором? Или цензура, даже внутренняя, это архаизм?

Кто работал в Гостелерадио СССР, тот знает, что такое цензура. У нас в ВКПМ главенствует здравый смысл и присутствует редакторская правка информационных программ. Мы говорим правду, но используем факты и прогнозируем эффект, который производит наша работа, — нас слушает 14,5 млн человек ежедневно.

Любая власть — американская, китайская, швейцарская — стремится к ограничению свободы информации, потому что так легче управлять. В противовесе — зрелое общество, имеющее возможность противиться ограничениям. Но бывает, что внутренняя цензура доведена до абсурда. Ее проявления я впервые заметил где-то в конце 90-х.

А сейчас замечаете?

Сейчас переходный период. Цензура, какой мы ее знали 30 лет назад, не сработает. Более половины россиян выходит в Сеть, а там столько «правды», что правду не узнать никогда. В том количестве информации, которое мы получаем, теряется ценность любой сенсации, в нем тонет правда. Современные технологии позволяют смоделировать любую ситуацию и, правильно расставляя акценты, заставить поверить в любую дезу, минимизировать эффект тревожного сигнала. Более того, непонятно, кто все-таки выступает за правду, критерии оценки как-то смягчились. Страшно, что сейчас все можно перекрасить, перезагрузить…Когда пишешь от руки, трудней исправлять написанное. А на компьютере просто стираешь. Без следа. Слишком легко.

Вам внушает опасение прогресс?

Нет, но меня, например, пугают электронные версии книг. Их очень много в ридере, и они очень похожи. Но реальная книга — она ведь живая, это одушевленный предмет. Моих книг, по-моему, пока нет в цифровом формате, только если пиратским способом.

Сегодня интернет — а еще недавно телевидение — обвиняют в падении морали и нравственности. Вы лично чувствуете ответственность перед народом?

Да, ощущаю.

Не боитесь праведного гнева общественности?

В подрыве моральных устоев наши радиостанции участия не принимают. Поэтому мне не страшно. Меня можно упрекнуть в консерватизме и державности, но человек и общество проходят определенные стадии развития, и каждому поколению суждено пережить свои революции. У моего их было две: перестройка и август 91-го вкупе с октябрем 93-го.

Какие иностранные каналы могли бы появиться на российском радио и телевидении? Или зарубежный формат невозможно адаптировать?

Все уже сделано. Наоборот, наши радийные форматы западники охотно копируют. А вот на телевидении… Много зарубежного контента адаптируется, но в основном развлекательного. Знаете, из программы Познера могло бы вырасти шоу Ларри Кинга. Должен быть на телевидении человек, который может задавать любые вопросы и получать любые ответы, не опасаясь нагоняя. Но именно на «Первом», а не на «кабеле» или в YouTube. К счастью, не все у нас адаптируют, что у них популярно, например Fox News. Это такое мракобесие, по сравнению с которым наше государственное новостное телевещание кажется оплотом демократии, либеральных ценностей и разнузданного плюрализма.

«Немец» и «Русский» были бестселлерами, а за «Две жизни моего поколения» вы получили литературную премию. Сейчас пишете или литература перешла в разряд хобби?

Сейчас литература перемещена в область хобби. Но начал я свою карьеру именно с того, что стал писать.

Может быть, не займись я творчеством, успешно бы принимал участие в залоговых аукционах. Когда я увидел свою первую книгу, когда понял, что она существует, это было здорово. Кстати, очень много я написал именно в самолетах «Аэрофлота». Несмотря на то что меня сейчас больше всего волнует 20-летний юбилей «Авторадио», идеи литературные не покидают. Давно начат роман «Радио» — про радио-то я должен написать! Также в работе «Француз» — последний роман в трилогии; впрочем, к юбилею войны 1812 года он отношения не имеет.

Решили воздержаться от конъюнктуры?

Это не работает, если мощная пиар-кампания не задействована. Мой роман «Убить Горби», посвященный Горбачеву, вышел 19 августа 2011 года, но его появление прошло незаметно. Зато сам же Михаил Сергеевич и акцептовал. Посмеялся только над названием...

Вернемся к самолетам. Вы много путешествуете? Открываете мир, удивляетесь?

Конечно, удивляюсь, я же почти ничего не видел. Вообще смена обстановки благотворно влияет: возвращаешься со свежим взглядом, с обновленными идеями какими-то. И с книгами так было: если нужно было писать о каком-то городе, я туда ехал — ратую за фактологическую точность. Что же до впечатлений, недавно ездили в Мексику, на Юкатан, и нас потрясло, насколько безучастными ко всему преходящему выглядят пирамиды и города майя. Мы уйдем, а через 500 лет они будут стоять, зарастать лесами, чтобы их заново открыли какие-нибудь археологи... Меня также поразил Хьюстон, центр НАСА, где я убедился, что без Роскосмоса не может быть вообще никаких космических программ. Не выношу злорадства насчет нашей техники и запусков ракет… История космонавтики и авиации пишется жизнями! И знаете, там, в Хьюстоне, я подумал: было бы здорово, если бы русские первыми на Марс полетели — такой же международный резонанс и подъем национального самосознания, какой вызвал полет Ю.А.Гагарина. И это важно для страны, мне кажется, и денег достаточно. Но политическая воля нужна и понимание всем народом величия задач...

Ну так полетим?

Я бы полетел.

Вы воинствующий патриот?

Нет, конечно. Я люблю Россию и другие страны, люблю и очень уважаю Америку. Это опасный противник, но и перспективный партнер. Но, говоря о родине, я буквально не за кокошники, я все-таки за развитие, за инновации без забвения корней и за системное планирование вперед на какие-нибудь смехотворные сто лет.

Вы 25 лет в медийном бизнесе. Он оправдал ваши ожидания?

Конечно! Бизнесом заниматься интересно, а медийным — вдвойне. Это самореализация. Но здесь важно чувство работы в команде, общие победы, коллективные достижения, и это счастье. Мне кажется иногда, что наша компания — это центр управления полетами. Мы все время в каком-то процессе, за чем-то следим, с кем-то противоборствуем, но выполняем свою важную миссию. Если мир становится добрее, простите за патетику, а страна сильнее, не за счет силовых и природных ресурсов, которыми есть кому заняться, то в этом наша заслуга не в последнюю очередь. Изначально я пришел на радио не бизнесом заниматься. Посыл был — правду говорить. Поверьте, ничего не изменилось.

Аэрофлот premium. Март 2013. Фото: Егор Матасов.