Катя Сундукова. Продюсер «Нашего радио» о вечном Никольском, Муджусе, консерватизме и информационных пузырях...

 

«Афиша» продолжает публиковать большие интервью с руководителями главных музыкальных радиостанций страны о прошлом, настоящем и будущем вверенного им эфира, а также тех песен, которые в нем звучат. В этом выпуске — Екатерина Сундукова, продюсер «Нашего радио».

— Я так понял, что у «Нашего радио» программного директора нет, а есть он у всех станций «Мультимедиа холдинга» разом (в холдинг, кроме «Нашего», входят Best FM, Ultra, Rock FM и RU.FM. — Прим. ред.) Это как?

— Есть генеральный продюсер (Алексей Глазатов. — Прим. ред.), который занимается общим продюсированием четырех станций, а у каждой станции есть продюсеры. Я продюсер «Нашего радио». Я курирую все, что касается специальных программ, работы ведущих, серьезных акций — я имею в виду премию «Чартова дюжина» и фестиваль «Нашествие». Продакшн; все, что звучит в эфире; какими голосами все это озвучено; в какой стилистике; весь копирайт. Вместе с Алексеем Глазатовым мы определяем, в каком направлении движется станция.

— Вы же здесь работаете почти со дня основания. Вот оглядываясь на эти прошедшие 12 лет — как станция изменилась, на ваш взгляд?

— Знаете, когда находишься рядом с человеком 24 часа в сутки, сложно понять — потолстел он или похудел, постарел или лучше стал выглядеть. Это некий естественный процесс, он просто не прекращается — и все. Люди меняются, настроение меняется, но цели остаются теми же — это демонстрация самой честной и правильной, на наш взгляд, музыки, за которую нам самим не стыдно. Все это на виду, рейтинги свидетельствуют о том, что это востребовано, бренд у «Нашего радио» очень сильный, никому пока с ним ничего сделать не удалось. Что касается молодых артистов, у меня на одной руке хватит пальцев, чтобы посчитать тех интересных и ярких людей, которые в последнее время появились. Вот была эпоха «Мумий Тролля» и Земфиры — по сравнению с ней ничего не происходит по большому счету. То есть очень много симпатичных, талантливых музыкантов, но вот если я вас попрошу назвать кого-то уровня Земфиры...

— Ну я назову. Вот Муджус, например.

— Давайте мы с вами выйдем сейчас на улицу и спросим людей. Я сильно сомневаюсь, что много будет таких, кто его знает.

— Ну это же вопрос смены эпох в первую очередь.

— Что значит — смены эпох?! Я говорю о персоне, о которой может высказать свою точку зрения каждый. Не хочется вспоминать Стаса Михайлова, но о нем, вероятно, каждый какое-то мнение имеет, и мы с вами тоже. А что касается Муджуса — талантливый, конечно, парень, я его поклонница, но поставить его в один ряд с такими людьми, как Земфира... Все-таки это артистка, которая была, есть и будет, и по-прежнему к ней есть огромный интерес. Этим, к сожалению, немногие могут похвастать. Чтобы вот не было никаких вопросов — кто это?

— Но ведь тут можно выдвинуть гипотезу, что таких нет, потому что их нет на радио, например. Я вот слушал ваш эфир какое-то время — и...

— Согласитесь, что у нас очень много новой музыки.

— Честно говоря, у меня впечатления совершенно обратные. Я себя чувствовал так, будто я попал в пору своей студенческой юности, куда-то в начало 2000-х. Группа «Ундервуд» с песней «Гагарин, я вас любила», группа «Танцы минус» с песней из альбома, который я еще на кассете покупал...

— Вы можете сказать, что слушали два часа подряд? У нас в час идет по две новинки.

— Да, какие-то новинки были. Но общее ощущение все-таки другое. То есть в начале нулевых, в эпоху Михаила Козырева, «Наше радио», кажется, было станцией про новую музыку. Оно создало некий формат, хороший, плохой, неважно — но так или иначе оно породило очень много групп.

— Тех самых, которые сейчас считаются мейнстримом, которые вы перечислили и которые вам слушать достаточно тяжело.

— Да не то чтобы тяжело — это скорее какая-то ностальгическая история. Я к тому, что в определенный момент «Наше радио» перестало быть про новое и превратилось в консервативное медиа, которое дальше круга этих групп, появившихся 10 лет назад, уже не идет.

— Это очень субъективное впечатление. Безусловно, я отстаиваю интересы станции, но оно максимально не соответствует действительности. Как мы с вами прекрасно понимаем, даже если говорить о временах Козырева, когда все только начиналось и мы еще не знали о существовании групп «Танцы минус» и «Смысловые галлюцинации», радиостанция — это коммерчески успешное предприятие. Или это так, или оно не существует. Соответственно, чтобы оно стало прибыльным, мы должны спрограммировать станцию таким образом, чтобы не только вы и я услышали Муджуса или другую приятную нам с вами песню, а чтобы был максимальный охват. А выстраивается все это по маркетологическим исследованиям, тестам бесконечным и так далее. Мастерство музыкального редактора и генерального продюсера и состоит в том, чтобы составит такой баланс, который никого не будет сводить с ума. Чтобы не было такого, что ты слушаешь и думаешь: «Ну когда уже закончится этот Константин Никольский?!» Я не буду говорить, что все хотят слушать Константина Никольского. Это показывают все тесты на свете. На самом деле не все хотят, и тесты — тоже вещь достаточно условная. Но мы должны руководствоваться этими математическими раскладами. При этом на протяжении последнего года мы прилагаем максимум усилий для того, чтобы люди услышали и обратную сторону. Услышали, увидели, обратили внимание и, быть может, в дальнейшем стали развивать свои музыкальные вкусы, руководствуясь тем, что есть и иная музыка. Глубокая, интересная, может быть, спорная с их точки зрения — но тем не менее она существует, эта музыка.

— И кого они услышали и увидели?

— Например, Нойза МС. Мне кажется, что на самом деле более рок-н-ролльного артиста сейчас не существует. И более востребованного. Но этого человека все, кто привык слушать группу «Алиса», не воспринимали. Сейчас уже попроще. Но сначала: рэп — это кал, и все. Хотя он рок-артист абсолютно. Протестный рок-артист. Вообще, мне кажется, если протест и остался, то в отечественной хип-хоп-культуре. Мне симпатичен и Нойз, и Баста — но Басту мы не можем крутить, потому что там нет и намека на рок-н-ролльное звучание. Я не знаю ни одной его песни, которая могла бы протестироваться.

— А расскажите, как устроены эти тесты? Как решаются судьбы песен?

— Ну я сейчас говорю про колл-ауты. Человеку звонят по телефону, ставят фрагмент песни, и тут же мы слышим: «Ой, ну вы что?! Это не «Наше радио»! Это не наша музыка! Мы не хотим этого слышать никогда!» Но навязывание — я прошу прощения за такое слово, конечно, — такого артиста, как Нойз, привело к тому, что он стал адекватно восприниматься публикой. Наверное, тому виной еще его бесконечные задержания и прочие истории — так или иначе, его приняли. Но в общем люди готовы до одури слушать группу «Кукрыниксы», потому что это их группа, и отрицать вот таких артистов. Но мы все равно ставим. Мы ставим «Бумбокс», мы ставим Pianoboy, мы ставим «Брюссель», новый проект «Океана Ельзи». Можно эту музыку называть эстетством, но ее процент должен существовать в эфире, и я знаю людей, которые, услышав ее у нас, всерьез на эти группы обратили внимание. Вот есть Zero People, новый проект Animal Jazz, они мне очень симпатичны — там только клавишные и вокал, больше ни одного инструмента. Но это не вопрос моих личных пристрастий. Если эта песня не протестируется, мы будем вынуждены ее убрать.

— Вы привели в пример Нойза, но ведь он к тому моменту, как «Наше» начало его ставить, уже был большой звездой русского рэпа. То есть нельзя сказать, что вы его раскрутили?

— Большая звезда — Муслим Магомаев или Фредди Меркьюри. Нойз был популярен. Благодаря нам его популярность выросла.

— Получается, речь идет именно о работе с аудиторией радиостанции? А что это за люди? Кто слушает «Наше радио», кого вы тестируете? Какого они возраста, например?

— 25 плюс. Плюс — это может быть и пятьдесят лет. Но ядро — вот это. 25–40 лет.

— Ну а как это получается? Ведь эти люди выросли уже в 2000-х годах — и они все равно хотят слушать Никольского и «Кукрыниксов»?

— Именно так. Их родители это слушали, они слушали и дальше хотят слушать — Константина Никольского, группу «ДДТ» и, дай бог, новую «Алису».

— Печально.

— Печальнее не придумаешь. Но, к сожалению, это так. Мы же сейчас говорим об общей оценке. Не о каких-то отдельно взятых комьюнити. Основная масса аудитории — большие консерваторы. Русского рока это особенно касается: «Это наше. Не трожьте. Мы ничего этого не хотим знать». Даже «Океан Ельзи», работающие на украинском языке, — уже конфликт. Хотя эти люди умеют хорошо играть, хорошо петь и обладают большим вкусом. И уже десять с лишним лет крутятся на станции.

— То есть это действительно та социальная группа, которая описана в статье «Говнарь» на сайте Lurkmore? Я, конечно, понимаю, что вы так не скажете о своей аудитории...

— Конечно, я так не скажу о своей аудитории. Понимаете... Вот, например, фестиваль «Нашествие». Настолько разная публика! Бывает, что шестнадцатилетние подростки приезжают на «Кукрыниксов». А бывает, что сорокалетние дядьки — на «Пилот». Кто-то приезжает на Animal Jazz, а какие-то люди с детьми идут на альтернативную сцену слушать артистов, о которых не скажешь, что они частые гости нашего плейлиста. То есть создать какой-то общий портрет — это очень сложная задача. Но мы говорим о людях, которые выражают свою точку зрения. А выражает ее все-таки маргинальная часть аудитории. Это подростки, которые ничем не заняты, которые сидят и пишут в блогах постоянно. У них масса свободного времени. Мы с вами этим не будем заниматься. Этим не будет заниматься человек с двумя детьми, который все время, пока едет на работу и с работы, слушает «Наше радио». А для меня слушатель — это 30–35-летний человек, мужчина, с доходом средним или выше среднего, если говорить уже маркетологическим языком. Обязательно с высшим образованием. Думающий, в конце концов. Я говорю о людях, которые появляются в эфире моего вечернего шоу, — притом что мы никого специально не отбираем. Люди, которые в состоянии очень четко формулировать свои мысли и доносить их в эфир. То есть я всей этой маргинальщины не слышу. Они в эфир не звонят, им больше удовольствия доставляет писать что-то в блогах, в группе «Вконтакте», где у нас какие-то невероятные цифры. А тот мужчина, которого я описала, — «Наше радио» все-таки мужская история — он такой. И я с ним всегда работала так: да, он тоже любит Константина Никольского, он тоже в детстве слушал «Алису», как и я, но если я ему порекомендую, он послушает и Муджуса. Остановится он на этом или нет — в любом случае у него это где-то отложится и в следующий раз он, может быть, к этой музыке более лояльно отнесется. В этом и заключается работа: с помощью своего авторитета давать понять людям, которые готовы это принять, что существует что-то другое. «Попробуйте! У вас никто ничего не отбирает, мы не устраиваем никаких революций».

— Ну так и что, вы тестировали Муджуса?

— Конечно. У себя в шоу «Вторая смена» я играла песню «Выздоравливай скорей». Но это не музыка радиостанции «Наше радио».

— Тут напрашивается стандартный контраргумент — что ведь десять-двенадцать лет назад все эти ныне большие артисты тоже были чем-то новым и странным на фоне Константина Никольского, что и они были в определенном смысле навязаны, что это было следствием некой сознательной установки на новую музыку. Ну вот прошел бы тогда первый альбом Земфиры то же тестирование?

— Конечно. Я уверена, что прошел бы. Навязывать можно что угодно, но время же очень быстро рассеивает все сомнения. Я не про то сейчас, что Муджус некачественный. Он, скорее всего, просто не соответствует мировоззрению и кругу интересов нашей аудитории.

— А кто соответствует? Ну вот какие есть такие большие артисты?

— Нет больших артистов, которые появились бы и произвели бы такое впечатление на слушателей, что они бы на колени упали и готовы были отдать последние деньги за билет.

— А когда последний раз появлялся кто-то такой?

— Ну опять возвращаться к тем временам...

— То есть все то же самое? На «Ленинграде» все кончилось?

— Можно сказать, что да. Сейчас, мне кажется, таким артистом из тех, что присутствуют у нас, является Ваня (Алексеев, он же Нойз МС. — Прим. ред.). Больше, если говорить о наших артистах, я такого уровня людей не знаю.

— Ну а вот группа «Обе две»? У нее есть потенциал?

— «Обе две» были у нас, да. Но сейчас ушли из эфира. Не протестировались.

— Но как это возможно? Группа с первого раза собирает в Москве несколько сотен человек, у клипа дикий успех, все дела. То есть если судить из моего информационного пузыря, как сейчас принято говорить, это очевидный прорыв года. А у вас они не проходят тест.

— В том-то и дело, что с точки зрения пузыря. Большие тесты показывают, что это — пузырь и не более того. Люди пока что в этом не заинтересованы. Мы можем себе позволить оставить в эфире эти группы на пару недель, но сильнее рисковать мы не можем. Но мы даем шанс каждому, в последнее время — как никогда. Я очень девочкам симпатизирую.

— То есть, получается, ни количество людей на концертах, ни какие-то просмотры в интернете с радиоэфирами не коррелируют?

— Нет, конечно. Ну вы сами знаете, какая была поддержка у Муджуса. И что? Ну и что?! Это все симпатично нам с вами, Саша. Мы по своим милым уголкам сидим, это наша тусовка, и не более того, к сожалению. А мы же делаем массовое радио, при этом пытаясь соблюдать какие-то свои представления об этике и морали. О совсем массовых вещах я говорить не хочу — у нас все-таки определен жестко формат. Но, ребята, нам рекламодатели тоже нужны. А рекламодатель — это цифра. Но я все-таки попросила бы вас послушать еще эфир и обратить внимание на многообразие тех новинок, которые там присутствуют.

— Ну хорошо, а кто проходит эти несчастные тестирования?

— Вот, например, «Мураками». Группа из Казани, девушки, тестируются отлично. «МП-три». Mordor мы сейчас крутим — друзья, есть разные музыкальные направления, обратите и на это внимание. Вот, пожалуй, все.

— Вот вы вспоминаете постоянно времена, когда появились Земфира и «Мумий Тролль». Но ведь наряду с ними тогда в эфире было множество более мелких и менее значимых групп. Не знаю, «Мультфильмы», «Миллион», и названий-то многих уже не вспомнить. Но именно за счет этих групп создавалось ощущение, что эта радиостанция — про новую музыку. А сейчас ощущение, что она про старый добрый русский рок. В какой-то момент произошла сознательная смена вектора?

— Никакой смены не было. Еще раз: не появилось ничего нового, что нас бы удивило и понравилось бы большей части аудитории. Люди, которые появились тогда, заполнили свои ниши. Появляются новые? Отлично, заполняйте свои, мы вас будем ротировать бесконечно, как мы ротируем Нойза сейчас. Но нет никого, кто был бы безоговорочно принят — даже такого, которого мы могли бы нашей аудитории красиво подать и продать. Таких людей нет — которые встали бы, и их уже не пошатнуть. А что группа «Мультфильмы»? Где группа «Мультфильмы»? Нет такой группы давно.

— Я к тому, что тогда формат создавался, а потом зацементировался.

— Зацементировался, зацементировался. Но группы появляются. Другой вопрос, что они еще слишком молоды, чтобы вы увидели цемент в их лице. Чтобы они стали этим кирпичом, нужно больше материала и больше времени. Сколько группа «Смысловые галлюцинации» работает, сколько «Пилот»? Двенадцать лет, пятнадцать. Разумеется, тут уже естественный отбор включается. Сейчас поработают «Обе две», и если смогут выдержать этот натиск... Воспринимал ли кто-нибудь когда-то Сурганову всерьез? То же самое все говорили, что про «Обе две» сейчас. А прошло десять лет — и она уже авторитет.

— То есть у вас есть надежда, что кто-то подвинет Константина Никольского?

— Конечно. Но вы поймите — незачем двигать Константина Никольского. Люди любят Константина Никольского, как бы мы с вами к этому ни относились. Если бы мы с вами учились в других местах и занимались бы чем-то другим, возможно, мы бы тоже любили. Да нет в этом ничего плохого. Это не зло все-таки. Согласны? Бывают вещи гораздо злее.

— Ваше сито ведь, получается, не только новых групп касается. Вот у вас в нескольких номинациях «Чартовой дюжины» группа «Аукцыон» представлена...

— Она у нас крутится.

— И новые песни?

— Нет, новые песни нет. «Дорога», «Птица», «Зима». Все.

— А номинированы они за новый альбом при этом.

— Ну номинантов же определяет экспертный совет. Женя Любич у нас тоже не крутится, всего несколько раз стояла в эфире, но не очень успешно — ну и я ее не считаю певицей для нашей аудитории, есть другие радиостанции, куда она хорошо вписывается. Но эксперты за нее голосовали, и она на премии представлена. А дальше уже аудитория голосует, руководствуясь предложенными номинациями.

— Еще у вас несколько лет назад был такой отчетливый национальный крен — группа «Мельница», Пелагея, проект «Соль». Вы его специально спрограммировали?

— Был период такой, да. Но тут дело в том, что эти группы появились почти одновременно. То есть они выступали уже достаточно долго, но в тот момент смогли обратить на себя внимание широкой аудитории. Их поддержало не комьюнити — их поддержали люди, которые не сидят ни во «Вконтакте», ни в фейсбуке, нигде. Проект «Соль» отлично принимался и тестировался. Сейчас эта волна немного спала. Что будет дальше? Наша задача, конечно, — эти волны самим провоцировать. Сейчас мы пытаемся спровоцировать волну качественной, красивой, интеллигентной, лирически насыщенной музыки — ну вот то, о чем я уже говорила: Pianoboy, Zero People и так далее. Эстетскую такую историю. Будет красивая гитарная музыка — мы только за. Но, ребята, никто не умеет хорошо играть на музыкальных инструментах! За исключением пяти-семи человек. Как Борис Гребенщиков пел, у черных есть чувство ритма, у белых — чувство вины.

— Ну некоторые умеют хорошо играть, но поют по-английски. Но таких вы, я так понимаю, даже не пробуете ставить в эфир?

— Нет, категорически. Это бессмысленная затея. Мы еще при Козыреве это пробовали, и это было абсолютно невостребовано, наша аудитория отказывалась это принимать. Один из наших слоганов — «мы говорим на одном языке». Я думаю, что есть станции в этом городе, которые могут эту инициативу перехватить. Просто нам это совершенно ни к чему.

— Исходя из всего вышесказанного, я правильно понимаю, что ваши слушательские предпочтения не вполне совпадают с эфиром «Нашего радио»?

— Ну вы когда пришли, я слушала The Cure, концертник 93 года. Но по большей части они совпадают. Я могу смело описать круг групп из новых, которые мне нравятся, от Zero People и далее по списку, и они будут в нашем эфире. Хотя я тут совершенно случайно переслушала несколько альбомов «Кино», и прямо так они круто звучат до сих пор! Вот правда же. Это не старперство никакое, а просто правда. А вообще я люблю фортепианную музыку. Я большая поклонница Шурова и всего, что связано с украинской той волной. Ну и так далее.

— Ну вы не по работе будете слушать «Наше радио»?

— Не по работе? Понимаете, я 12 лет живу в этом состоянии. Мне сложно сказать. У меня работа начинается, как только я просыпаюсь и включаю радиостанцию. Мне же нужно слышать, как звучит полотно ежедневное.

— А вы не устали от русского рока?

— Ну от продюсирования станции я точно не устала — это живой процесс, который совершенно не утомляет. А от диджейской работы... Знаете, есть такая поговорка: нравится музыка — слушай дома. Я в свое время пришла на «Наше радио», руководствуясь тем, что тут был Миша Козырев, за которым хотелось идти и который мог чему-то научить. И большая часть музыки была мне понятна и любима мной с детства — «Наутилус», «Кино», «Аукцыон»... Конечно, бывают спорные для меня вещи в эфире. Но если задать вопрос — подпеваю ли я? Это же главный критерий. Ну да, подпеваю.

— А что вы думаете о спаде в рок-музыке, о котором все говорят, — ну за рубежом, во всяком случае?

— Я, наоборот, чувствую возрастающий к ней интерес. Это, конечно, и с политическими событиями в стране связано. Ну и потом — мы же русские люди. Как в песне поется: «так откуда взялась печаль?». Без печали здесь невозможно, просто она разные формы может принимать. Конечно, русский рок — это одна большая печаль. Но если смешать коктейль таким образом, чтобы восприятие все-таки в оптимистическую сторону смещалось (что возможно благодаря таланту музыкальных редакторов), получится красивая и гармоничная картина. А все социальные и политические процессы, происходящие в стране, идут нам на пользу. Мы невооруженным взглядом видим, как тут же возрастает волна интереса к рок-музыке, которая кажется многим протестной до сих пор. И, собственно, таковой и является. Пожалуйста — «мы вместе», «красное на черном» и так далее.

— Ну а что насчет будущего? Получается же что: условный 18-летний человек, которому интересна новая российская музыка, включает «Наше радио», слышит «Алису» и Константина Никольского, выключает и идет в интернет. А вы остаетесь все с той же аудиторией.

— Времена радио в России еще очень долго не закончатся. Что касается подростков, которые все время проводят в интернете, может быть, с ними так и происходит. Моей сестре 18 лет, и она не слушает радио, как и большинство ее сверстников. Они находят все там, где это находится, и не испытывают по этому поводу никаких проблем. Но эта часть аудитории — она все-таки невелика. А ядро аудитории нашей — ну я уже о нем говорила. Пока вот этот тридцатипятилетний мужчина с нами, нам волноваться точно не о чем.

Александр Горбачев, www.afisha.ru