03.03.2022 г. - Алексей Венедиктов допустил возможность ликвидации радиостанции «Эхо Москвы»

Совет директоров «Эха Москвы» может принять решение о разрыве контракта с главным редактором радиостанции Алексеем Венедиктовым и ликвидации радио. Такой исход событий журналист допустил в беседе с РИА Новости.

Собеседник спросил Венедиктова, возможна ли ликвидация радио «Эхо Москвы».

«Скорее всего, да. И разрыв со мной контракта»,

— ответил Венедиктов.

Совет директоров «Эха Москвы» в четверг, 3 марта, решит дальнейшую судьбу радиостанции после того, как она была отключена от эфира, а ее сайт был заблокирован по требованию Генеральной прокуратуры России.

фото: Павел Бедняков / РИА Новости | текст: lenta.ru

 - - - - - - -

Как на «Эхе Москвы» пережили первое со времен путча ГКЧП отключение от эфира. Репортаж из редакции

Текст: Илья Азар, спецкор «Новой газеты» / НОВАЯ ГАЗЕТА

Фото: Влад Докшин / «Новая газета»

 - - - - - - -

3 марта совет директоров «Эха Москвы» принял решение о ликвидации радиоканала и сайта издания. Старейшую независимую радиостанцию ликвидировали голосованием всего трех человек — за 15 минут, без совещания с коллективом редакции. Вот имена тех, кто заглушил «Эхо»:

• Юрий Алексеевич Костин — президент «Газпром-Медиа Радио»,

• Юлия Сергеевна Голубева — заместитель генерального директора «Газпром-медиа», председатель Совета директоров «Эха Москвы»,

• Леонид Фёдорович Савков — член совета директоров «Эха Москвы».

5 марта стало известно, что департамент имущества разорвал с «Эхом Москвы» договор аренды помещения.

 - - - - - - -

1 марта во время вечернего девятичасового выпуска новостей был прерван эфир «Эха Москвы». Знакомая, наверное, всем радиоволна 91,2 FM замолчала впервые за 30 лет. Политолог Екатерина Шульман и журналист «Эха Москвы» Максим Курников провели передачу «Статус» уже только для YouTube-канала и интернет-вещания, которое можно продолжать слушать при использовании VPN.

В 10 вечера в редакции «Эха Москвы» собралось необычно много для такого часа сотрудников. Бессменный главный редактор Алексей Венедиктов в своей неизменной клетчатой рубашке, на которую в этот день надета футболка с изображением Змея Горыныча, сидит за столом не в своем кабинете, а в гостевой комнате, где обычно ждут эфира спикеры. На столе бутылка виски (ну а как же без нее?), в углу наряженная елка, над головой качаются бумажные звезды. Центр управления редакцией временно перемещается сюда — в гостевую постоянно заходят встревоженные «эховцы», многие остаются послушать наш разговор.

— ТАСС сообщает, что «Алиса» пока «Эхо» не отключила. Чтоб я еще понимал тут хоть слово, — говорит Венедиктов, поднимая голову от своего смартфона.

— Это умная колонка «Яндекса», — объясняет ведущая Ирина Баблоян.

— Я даже не знал, что мы там есть, — удивляется главный редактор.

Решающая атака на средства массовой информации в России началась не в марте 2022 года, а задолго до (…) [слово запрещено российскими властями]. Множество СМИ были признаны «иноагентами», единицы — нежелательными организациями, кого-то заблокировали, кто-то закрылся сам, но едва ли многие в России ожидали, что отключат «Эхо Москвы». Да, эта старейшая радиостанция новой России всегда была объектом нападок со стороны консерваторов и телепропагандистов, но знакомство Венедиктова со многими членами высшего руководства России, в том числе с Владимиром Путиным, его старая дружба с пресс-секретарем президента Дмитрием Песковым, казалось, должны были его защитить.

Частые требования и претензии к радиостанции со стороны Генпрокуратуры и других ведомств не принимали всерьез — почти все в журналистском сообществе были уверены, что если «Эхо» и прикроют, то самым последним.

— Вы ожидали такого? — спрашиваю я Венедиктова после того, как мне наливают на два пальца возрастного «Гленфиддика».

— Да, это было очевидно. По старому еврейскому анекдоту, если кругом четверг, то почему здесь суббота? Мы каждый день получали от Роскомнадзора, а вернее, будем честны, от Генпрокуратуры, требования об удалении определенных материалов. Мой приказ был убирать их в течение 10 минут, то есть мы выполняли все предписания. Мы это не считали нарушениями, но мы же в [российском] государстве живем, — отвечает главред.

По словам Венедиктова, журналисты «Эха Москвы» и гости радиостанции в эфире использовали вместо слова «война» эвфемизмы. «Да это цензура, но все же понимают, что происходит (…), — говорит он.

— Но людям, принимающим решения, я говорил, что это лицемерие. Зачем оно? Это же (…) [слово запрещено российскими властями], которую вы считаете справедливой? Тогда называйте ее (…) [слово запрещено российскими властями] — (…) [слово запрещено российскими властями], справедливой с точки зрения власти».

Естественно, в прямом эфире невозможно предотвратить случайные оговорки или помешать собеседникам выразить свою принципиальную позицию, поэтому на сайте «Эха Москвы» в расшифровках эфиров публиковали одобренный свыше термин «специальная военная операция», каждый раз поясняя, что замена термина произошла по требованию «Роскомнадзора». «Прямой эфир — это дело очень нервное, поэтому по решению Верховного суда он освобождает редакцию от ответственности. Но [не спасло]», — комментирует главред.

— Они нашли повод вас наконец закрыть или для них настолько важно заглушить тех, кто называет (…) [слово запрещено российскими властями] (…)[слово запрещено российскими властями]?

— Конечно, первично то, что мы живем в новой среде, которая требует всеобщего объединения [вокруг власти]… На (…) [слово запрещено российскими властями] всегда бывает ущерб, и мы — сопутствующий ущерб. «Дождь»*, «Новая газета», мы и многие другие СМИ делают картину этого военного противостояния более объемной и более неоднозначной. Поэтому людям, которые должны отчитаться о том, что политически все идет гладко и чистенько, нужно прихлопнуть всех сомневающихся.

Своих, как он сам их любит называть, собутыльников из высших эшелонов власти Венедиктов в этой ситуации не намерен ни о чем просить. «Я просто сообщил о факте, послал свою реакцию, которая публично выложена. Но я от них ничего не прошу, я уверен, что мы правы. Я же не мальчик. Я прекрасно понимаю, что это решение принималось где-то на максимальном верху», — говорит он.

— А то, что «Эхо» отключили впервые с путча 1991 года, о чем нам говорит?

— Это нам говорит о том, что государство изменило свое отношение к свободе слова, свободе прессы и к отношению с другими государствами.

Венедиктов приводит данные последнего опроса ФОМ, по которому 68% россиян поддерживают действия России на Украине, а 17% — нет. «Допустим, мы поверили в эти цифры, ведь они все равно показывают огромный пласт людей, которые не поддерживают действия России, а в условиях (…) [слово запрещено российскими властями] это считается недопустимым», — объясняет Венедиктов.

По мнению главреда «Эха Москвы», Путин понимает, что люди, которые будут через 5–10 лет давать в книгах свою трактовку событий 2022 года, сейчас настроены против. «Если посмотрите антивоенные петиции, то там везде есть люди, которые всегда были лояльны к президенту Путину и почти всегда к его политике. Насколько я знаю, это был очень серьезный удар для него, — объясняет Венедиктов. — Борьба идет за тех, кто пишет историю, а это аудитория «Эха», «Новой газеты» и «Дождя». Украинская сторона оказалась более изобретательна, профессиональна и популярна в информационной политике. И какой выбор есть у тех, кто бегает вокруг [нашего] первого лица? Выиграть они не могут, объясниться они не могут. Остается перерубить топором кабель. На их месте я бы сделал то же самое».

В гостевую заходит как всегда аккуратная и собранная Шульман в привычном сером платье.

— Кать, ну как? — интересуется хозяин радиостанции

— Ничего, провели! Живые, — сухо отвечает знаменитый политолог.

— Вам выпала историческая роль, — говорю я.

— Да, да, на мне закончился эфир, — скромно признает Шульман.

— Может быть, это из-за нее! И тогда я сделаю ее виноватой, а мне всегда нужны виноватые, — шутит Венедиктов.

— Дорогой Алексей Алексеевич, давайте я буду виноватой. Все это из-за меня, — с готовностью берет все на себя Шульман.

— Катя, если нам не обрежут все способы [трансляции], мы продолжаем, — обнадеживает политолога главред.

— Пока нам рот не засыплют глиной, мы будем продолжать делать то, что возможно, — со свойственной ей тонкой иронией отвечает Шульман.

Когда политолог еще раз заходит в гостевую уже в пальто и цветном платке на голове, чтобы попрощаться, я прошу ее ответить на пару вопросов.

— Сейчас? А я уже нарядилась в жену декабриста…

— Снегурочку! — говорит кто-то в гостевой.

— …и практически собираюсь в Сибирь, — шутит Шульман.

— Что делать сейчас рядовому потребителю информации?

— Ставить VPN, консервами запасаться и следить за объявлениями, — отвечает политолог.

— Так негде будет скоро следить!

— Алексей Алексеевич утверждает, что будет вещать в YouTube, хотя его тоже можно замедлить и заблокировать, но зачем нам так далеко заглядывать в будущее, которого не все дождутся. Пока дорожите теми источниками информации, какие остались, — рассудительно говорит Шульман и уходит.

Ближайшие дни Венедиктов намерен посвятить выяснению причин отключения «Эха» и поиску отдавшего этот приказ.

— А что будет делать «Эхо» завтра и дальше?

— Видимо, будем работать в соцсетях в первую очередь, — отвечает Венедиктов и показывает мне плачущий смайлик, который ему прислал Павел Дуров (Венедиктов, если что, ответил ему стикером с котиком. — «Новая»). — У нас есть Telegram, пока есть YouTube. Мы будем работать в тех средах — Twitter, «Одноклассники», «ВКонтакте», — где у нас есть площадки. Редакция будет работать и производить контент, как она делала все эти годы.

— Так они недоработали, выходит, если не все заблокировали?

— Это неграмотное решение. Они пользуются инструментами XX века. В условиях существования информационных сред они обрубают кабель. Они не понимают, что наша аудитория, оскорбленная тем, что закрыли ее любимое радио, уйдет на другие платформы или в другие медиа, возможно, более радикальные.

Одному из акционеров он объясняет по телефону: «Не знаю уровень принятия решения, а когда выясню, то смогу двигаться в какую-то сторону. Допускаю, что это вообще конец «Эха» как радио». Венедиктов обещает выполнить контракты по «Дилетанту» и приложению «Мой район», но это явно не касается выключенного радиоэфира.

На вопрос о том, что теперь будет с рекламой, Венедиктов отвечает, что, возможно, «Эху Москвы» придется перейти на краудфандинг и собирать донаты. «Самое смешное, что сегодня же Google заблокировал в соответствии с решениями по санкциям против России нам рекламу в YouTube, потому что мы на две трети принадлежим «Газпром-Медиа». То есть [напали одновременно] с двух сторон! Эти отняли у нас рекламный рынок, а те отключили эфир. Я всегда говорил, что «Газпром» и Госдеп — это одна организация», — смеется Венедиктов.

За время нашей долгой беседы Венедиктов три раза начинает объяснять мне, что его даже больше самого отключения эфира затронуло «оскорбление», которое ему нанесли в Генпрокуратуре.

«Во-первых, нас сначала отключили, а потом прислали представление прокурора — отдельно по сайту, отдельно по радио. Это нарушение всех существующих правил и законов, потому, естественно, это будет оспариваться, скорее всего, в Конституционном суде, так как сами эти представления являются неконституционными», — говорит он.

В представлении Генпрокуратуры, которое мне показывает заместитель Венедиктова по коммуникациям Любовь Комарова, говорится, что причина блокировки в «информации, содержащей ложные сообщения об актах терроризма или иную недостоверную общественно значимую информацию, распространяемую под видом достоверных сообщений, которая создает угрозу причинения вреда жизни и (или) здоровью граждан». Это обвинение Венедиктов считает неприемлемым. «Потому что «Эхо Москвы» — это самое патриотичное радио, которое хочет, чтобы страна была процветающей. Обвинения в том, что мы экстремисты, а мои журналисты специально что-то нарушают — это оскорбительно», — говорит Венедиктов и обещает подать в гражданский суд за клевету на прокурора, который подписал предписание.

Курников приносит в гостевую доску, на которой мелом написано «Нет войне». На передаче «Статус» она стояла прямо в студии.

— А разве можно так? — удивляюсь я.

— Мы говорим «нет войне», вот и войны же нет. Значит, мы совпадаем тут с президентом, — смеется Венедиктов.

Разговор прерывает Комарова, сообщая Венедиктову, что ему звонит его друг и по совместительству главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов.

— Ой, а договоритесь, чтобы он завтра к нам в эфир вышел! — встревает Курников.

— А зачем он вам? — удивляется Венедиктов.

— Ну как! Он же нобелевский лауреат? Пускай скажет! — в один голос говорят Баблоян и Курников.

— А зачем вам в эфире нобелевский лауреат? У вас что, больше никого нет? — говорит Венедиктов, и все смеются.

«Слушай, у меня хорошая история! — говорит Венедиктов в трубку Муратову не просто радостно, а как-то даже кровожадно. — У меня все случилось, а ты следующий! Ты в режиме ожидания, а мне уже легче. Как будто меня стоматолог уже выпустил, а ты пойдешь завтра». Заканчивается разговор на классической для Венедиктова и вообще всей старой журналистской школы (конец которой мы, похоже, сейчас, увы, и наблюдаем) ноте: «Завтра у Горбачева день рождения… Если он не может, то мы вдвоем-то можем с тобой где-нибудь нажраться?»

Про утренний эфир Венедиктов Муратову так и не сказал, поэтому Баблоян и Курников уходят в кабинет Сергея Бунтмана думать о том, кого еще можно вывести с утра в эфир.

— Рад, что ты вошел в историю, проведя первый эфир после отключения? — спрашиваю Курникова.

— Я только Санчо Панса у Дон Кихота, — отвечает с улыбкой ведущий, намекая на авторитетность Шульман.

— Что вообще думаете про происходящее?

— Завтра эфир, — в один голос отвечают ведущие.

Баблоян рассказывает, что ее не покидает чувство, что их эфиры с Курниковым из-за приглашения на них советников президента Украины Владимира Зеленского и других украинских политиков и экспертов (ради полноты картины) «ускорили процесс». Они хвалят продюсера Дашу, которая только что «вылезла из кровати, чтобы заново собрать эфир».

Ведущая утреннего эфира надеется, что утром в эфир выйдет провластный политолог Алексей Чеснаков, ведь «Эхо» всегда старалось давать слово абсолютно всем сторонам всех конфликтов, выстраивая сбалансированную картину происходящего. Сам Венедиктов всегда это яростно подчеркивал, изо всех сил борясь с ярлыком «оппозиционного радио».

— Познеру надо позвонить! Кто может из таких гуру выйти к нам и сказать пару слов? Касьянов! — размышляет Курников вслух, а увидев мое удивление, продолжает. — Между прочим, его последний эфир набрал миллион просмотров.

Венедиктов уверен, что сначала заблокировали «Эхо Москвы» и «Дождь», а не «Медузу» (ее первой из множества СМИ в прошлом году признали «иноагентом» — эта мера по нынешним временам кажется детской. — «Новая»), потому что в представлении высшего руководства России она, как

BBC и другие иностранные СМИ, — это враг, а медиа, находящиеся в России и говорящие о (…) [слово запрещено российскими властями] не так, как на условном Первом канале, — это предатели.

— Видимо, наступает новый этап в спецоперации и нужно, чтобы внутри была единая позиция у российских медиа. Мы — часть пейзажа, а когда дует самум, он заносит все.

— Остальные СМИ скоро закроют? — осторожно интересуюсь я.

— Я же не генпрокурор Краснов, но есть три традиционных медиа [которые власти волнуют в первую очередь]: «Новая газета», «Дождь»* и «Эхо Москвы». Сегодня удар нанесен по нам, но вы следующие. У меня нет никаких сомнений.

— Хотя по алфавиту мы — последние! — вмешивается Курников.

В гостевую заглядывает заместитель Венедиктова Владимир Варфоломеев и с радостью говорит, что больше не надо «запикивать» нецензурные выражения, ведь на YouTube такой обязанности у производителей контента нет. Заходит поздороваться и журналистка Лиза Аникина, которую Венедиктов притворно строго спрашивает: «Ты-то че приперлась?»

— Да не знаю. Вот мимо шла, увидела огонек в окошке и решила зайти, — с иронией отвечает та и исчезает.

— Что все-таки с Путиным произошло? — задаю я Венедиктову главный вопрос, интересующих сейчас многих.

— Я президента не узнаю. Все мое общение с ним на протяжении 25 лет говорило о нем как о человеке чрезвычайно осторожном, чрезвычайно скрупулезном, чрезвычайно внимательном и крайне расчетливом. Я с ним не общался год, и, на мой взгляд, сейчас он невнимательный, неосторожный, нерасчетливый и нескрупулезный, — отвечает Венедиктов.

— Но что именно случилось!

— Это к шаманам, точно не ко мне. Надо мной многие смеялись, когда я говорил, что Путин — человек очень тонкокожий, тяжело реагирующий на личные оскорбления и то, что он считает несправедливостью и предательством.

Даже когда его детище отключили от эфира, Венедиктов все равно вспоминает о своем любимом электронном голосовании, за которое его прокляли сторонники Навального и многие другие оппозиционеры.

— Сейчас все еще не думаете, что не надо было им заниматься? Вас ведь так ругали.

— Надо. Они не понимают, что оно будет все равно, что это уже не будущее, а настоящее. Я их опасения не разделяю, но понимаю. Люди боятся, что их обманут — не то вколят [под видом вакцины], что их голоса не так посчитают. Электронное голосование — это историческая вещь, это как карточка с чипом (которые, кстати, перестали работать прямо во время нашего разговора. — И. А.), к которой все уже привыкли, а пять лет назад это было «с ума сойти». Надо быть первым, надо прокладывать лыжню. Какой смысл идти вторым?

— Вышло так, что многие либералы вас прокляли, а Путин вас закрыл.

— Это как с Google и «Газпромом»! Приведу пример: президентская кампания Собчак закончилась, а табличка на доме Немцова осталась. Тут то же самое. Я написал одному члену Совбеза, отвечая на его недоумение: «Данте помнишь? «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета». Это из «Песни ада», потому что в раю такие максимы не нужны. Пусть тебя критикуют и ненавидят, но зачем подстраиваться под толпу и завоевывать ее любовь? Это могут делать все, а зачем быть как все? Это же неинтересно.

— Надо же, Алексей Алексеевич, вам отключили эфир, все грустно, а огонь в глазах все равно загорается на теме электронного голосования.

— Так у меня еще следующий «Дилетант» про маленькую победоносную Русско-японскую войну. Конечно, у меня огонь в глазах! Жизнь на этом не закончилась,

радиостанцию отключили, но люди важнее, чем провода. Обязательства же не в частоте, они перед слушателями и перед редакцией, — говорит Венедиктов.

Ближе к полуночи в комнату заходит ночной ведущий этих суток Владимир Ильинский.

— Вова, привет! — весело говорит Венедиктов. — Нас отключили! Чего ты пришел?

— Меня предупредили…

— Черт, не удалось разыграть, — расстраивается Венедиктов. — Вот Вова Ильинский пришел, сел перед микрофоном, и ему все равно, какая платформа: YouTube, приложение, передатчик, эсэмэски. Главное — дойти до своего слушателя, они его ждут. Вот и все. Моя задача эти платформы организовывать.

Комарова объявляет, что в России больше не работает Apple Pay.

— По-моему, на Западе уже перегибают, — не выдерживаю я.

— Коварные пиндосы, — шутит замглавреда.

— Они бьют по гражданам, чтобы вызвать возмущение, — говорит Венедиктов.

— Но граждане выйдут за Путина, потому что им не Путин заблокировал Apple Pay, а логическую связь увидит далеко не каждый, — спорю я.

Курникову уже через шесть часов надо быть снова в редакции, поэтому он собирается домой, и на прощание мы чокаемся втроем.

— Как мы с вопросом Путина (на пресс-конференции в декабре. — «Новая») угадали!

Я спросил, как он себе представляет отдать приказ стрелять по украинским солдатам. А он завелся и сказал спросить украинцев, каково им стрелять по Донбассу столько лет, — говорит журналист.

— Нужна была его эмоция, потому что от него все отскакивает, как от тефлонового, — соглашается со своим сотрудником Венедиктов.

После полуночи все в редакции начинают обсуждать сначала потенциальное объявление военного положения, а потом и возможный обыск. В редакции «Дождя», который был заблокирован одновременно с «Эхом Москвы», поздно вечером никого уже не было именно из этих соображений (утром стало известно, что несколько ведущих телеканала уже покинули страну, но в 20:00 канал пообещал возобновить вещание). «В представлении же написано про заведомо ложные измышления, а это обвинение в уголовном преступлении корпорации. Вы думаете, чего я тут сижу до сих пор?» — говорит Венедиктов и просит Комарову подготовить для остающихся в редакции сотрудников инструкцию на случай появления силовиков.

Венедиктов рассказывает, что накануне его жене и сыну, а также главному редактору «Дождя» Тихону Дзядко и ведущей канала Екатерине Котрикадзе приходили сообщения от недоброжелателей. Он показывает СМС, которое пришло его служащему в армии сыну: «Доброго времени суток. Вас беспокоит слуга лидера Чеченской республики Рамзана Ахматовича Кадырова. Просим вас отнестись с пониманием к сложившейся ситуации и передать вашему отцу Алексею, чтобы не вмешивался в происходящее, иначе будем вынуждены принять соответствующие меры».

Ближе к часу ночи мы, наконец, расходимся по домам, но я вспоминаю, что забыл задать один важный вопрос о том, почему в начале марта в редакции все еще стоит новогодняя елка.

— Почему вы до сих пор ее не убрали? — спрашиваю я у ведущей Ольги Бычковой.

— Довоенная, — подумав, отвечает она. — Напоминает теперь о другой жизни.

* Медуза, Телеканал «Дождь» - включены Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов.