28.03.2024, четверг

Часть первая
GET RICH OR DIE TRYIN

Perfect day

Just a Perfect Day
You made me forget myself
I thought I was someone else
Someone new
It's Such a Perfect Day
I'm Glad I spent it with you
Such a Perfect Day
You Just keep me hanging on
You Just keep me hanging on

Lou Reed. «Perfect day»

Как только стеклянные двери бизнес‑центра разъезжаются передо мной в стороны, я сразу замечаю, как от противоположной стены отделяются два фотографа и начинают щелкать фотоаппаратами.
«Что, уже? Слава? Так быстро?» — осой проносится по моему сознанию первая и совершенно естественная мысль по этому поводу.
Но стоит мне повернуть голову налево, как я вижу трех полуголых девушек, возлежащих на стойке ресепшн. Они‑то и являются объектами для съемки. Вероятно, происходит фотосессия для статьи «Твоя новая секретарша» в очередном глянцевом журнале для мужчин, «прекрасных душой и телом». А меня папарацци пока еще не знают в лицо. «Что ж, так оно, пожалуй, спокойнее», — уже в кабине лифта рассуждаю я.
Я выхожу из лифта и подхожу к стойке охранников. Пока мне отмечают пропуск, я любуюсь видом, открывающимся с двадцатого этажа башни «Сити‑2000» на набережную Москвы‑реки. Я подхожу вплотную и прижимаюсь лбом к стеклу. Город лежит у меня под ногами, и мне очень нравится думать о символичности момента. Я стою и смотрю, как солнце начинает поливать Москву своими лучами, пока охранник не обращается ко мне:
— Все в порядке?
— Да, да. Все хорошо. Я просто задумался.
Я беру пропуск и иду к кабинету Вадима. Перед дверью я останавливаюсь, смотрю на носки собственных ботинок, широко улыбаюсь и вхожу к нему.
— Виски хочешь? — говорит он вместо приветствия.
— Ты сумасшедший? Время одиннадцать утра. Или мы прямо с утра пить начнем?
— Старик, ну где‑то же уже ночь? В Нью‑Йорке, например.
Вадим выходит из‑за стола, жмет мне руку, мы обнимаемся и проходим к окну.
— День сегодня прекрасный.
— День сегодня просто потрясающий, — отвечаю я, настраиваясь на волну собеседника.
С Вадимом мы знакомы уже лет семь. Когда‑то давно мы встретились на дне рождения у нашей общей знакомой. Я не помню, кто именно из нас за ней тогда ухаживал, впрочем, это уже никому из нас не важно. Тогда мы познакомились, сходу нашли друг друга потрясающими и напились, как водится. В то время нас объединяли совместные интересы в литературе, кино, спорте, музыке. Мы говорили о политике, таскались на какие‑то выставки современного искусства, пили в скверах, ездили на дискотеки, посещали рок‑концерты, обсуждали наши первые карьерные успехи и неудачи. Мы даже отдыхать ездили вместе довольно часто. Страшно подумать, что мы иногда занимали другу друга деньги. Затем Вадим женился, мы стали реже видеться, сменился круг общих знакомых и общих интересов (которых ни у кого из нас, честно говоря, не осталось). Но, как это ни странно, из виду друг друга не теряли, регулярно созваниваясь, поздравляя с Новыми годами, днями рождения и прочее. Хотя все знают, что мы лучшие друзья и у нас много общего, я могу констатировать, что из общих интересов, спустя все эти годы, у нас остались девушки, совместные посещения вечеринок и общий дилер. Вот, собственно, и все. Не так уж и плохо для истории семилетних отношений на сегодняшний день. И мы с удовольствием играем в «лучших друзей», коль скоро ни у кого из нас никаких друзей нет в принципе.
Вадим трудится директором по маркетингу в крупном международном табачном концерне. В сфере его деятельности лежит продвижение брэндов компании в индустрии развлечений, что просто великолепно, учитывая его образ жизни. Визуальное позиционирование в клубах, ресторанах и казино, поддержка разного рода вечеринок и светских мероприятий, колоссальные бюджеты, десять человек персонала — что может быть лучше для того, чтобы умереть молодым?
— Вадим, — начинаю я, — ты помнишь, в воскресенье ты говорил мне, что Мишка Зеленов открывает новый клуб?
— Так об этом уже вся Москва говорит, у него открытие на следующей неделе.
— Вчера я встречался с Мишкой. Он уже отделывает помещение.
— И чего? Мы пойдем работать к нему фейсконтрольщиками?
— Это вряд ли. У него денег не хватит нам на зарплату.
— А что тогда?
— Понимаешь, у них какие‑то трудности с третьим партнером. В последний момент он спрыгнул. Они уже везут мебель, начали заниматься косметикой внутреннего пространства и сейчас ищут деньги. Сто пятьдесят тысяч. За двадцать процентов доли.
— Чего‑то мало просят. Тебе не кажется?
— Они вообще не просят. Мне вчера Мишка предложил как бы между делом. У них сегодня встреча с какими‑то инвесторами, уже готовыми на этот проект. Клуб просуществует восемь месяцев, соберет весь аншлаг, и они собираются потом менять площадку. Там есть все необходимые лицензии, разрешения, согласования и т.д. Это место, где раньше был ресторан. В общем, у них цейтнот, и, я думаю, есть реальная маза вписаться. Вот так вот вкратце.
— А кто еще в партнерах? — Вадим проходит обратно на свое место. По тому, как он крутит в руках ручку, я понимаю, что его обуревают те же чувства тщеславия и тяги к клубному бизнесу.
— В партнерах некто Саша. Они с ним за границей познакомились где‑то. Вменяемый парень, и, судя по всему, основные деньги его. Он вчера сидел в «Галерее» с какими‑то полу‑олигархами.
— Интересная тема. Все, что откроет Мишка, так или иначе сработает. Этот инстинкт мартышек все победит у нашей тусовки. Ну и что ты обо всем этом думаешь?
— У меня есть пятьдесят тысяч свободных. Ну, я могу еще столько же занять, но хотелось бы работать со своими. Тебе интересно?
— Не знаю даже. С одной стороны, очень заманчиво, с другой стороны, как‑то надо подумать.
— Вадим, тут думать долго не стоит. Либо да, либо нет. Мне кажется, все очень реально. Понимаешь, люди ждут таких шансов всю жизнь, а нам требуется только сказать «да». И через полгода (говорю я эротичным голосом) мы станем богатыми и знаменитыми. Понимаешь, чувак?
— Как Ян Шрагер и Стив Рабелл?
— Круче, чувак. Этих парней в Москве знают только любители читать западные глянцевые журналы без перевода. А таких, ввиду недостатка языкознания, не много.
— Только я не хочу умереть от СПИДа! — смеется Вадим. — Можно же открыть клуб и не умереть от СПИДа?
— Старик, Рабелл был гомиком. Ты же не гомик? Или чего? Может, ты уже начал встречаться с прикольным парнем? Скажи, охмурил нового сотрудника в своем отделе?
— Тьфу на тебя. Слушай, ну это реально интересно. Это очень интересно. А как они хотят деньги? Кэшем?
— Я не выяснял еще подробностей. Нужно ехать смотреть помещение и узнавать, как и под какие документы будут переводиться деньги.
— Когда тебе нужно дать им ответ?
— Я обещал перезвонить сегодня до часу дня.
— То есть у меня для принятия решения есть еще часа полтора?
— Поверь, старик, ты уже согласился, просто не готов это признать. Давай я пойду в туалет, а когда вернусь, ты обнимешь меня и скажешь что‑то вроде: «Партнер, ты даже не представляешь, как здорово, что мы вместе».
— ХА‑ХА‑ХА‑ХА! И поцелую тебя в губы, да?
— Поцелуешь меня в нос. В нос, который по ветру. Ты просто не понимаешь, я принес тебе лучшую новость в этом году.
Я открываю дверь и подхожу к писсуару. Потом оборачиваюсь по сторонам и думаю о том, что сейчас откроется дверь и зайдет какой‑нибудь сотрудник компании, который будет пялиться мне в спину, как обычно это делают, когда видят в туалете своей компании незнакомца. Потом он обойдет меня и встанет справа, чтобы заглянуть мне в лицо. От этой мысли мне становится несколько неуютно, и я перехожу в кабинку, закрыв за собой дверь. В кабинке мне становится еще более неуютно, учитывая события вчерашнего вечера. Мне снова кажется, что дверь с шумом распахнется и опять увижу этих парней. Меня окончательно запирает. Я открываю дверь кабинки, сажусь на унитаз и закуриваю. Кажется, вчера я приобрел очередную фобию. Прямо какая‑то «туалетная паранойя». Я курю и размышляю над тем, что можно бы и показаться психоаналитику, или попить антидепрессанты, или пойти в спортзал, или стать вегетарианцем. Я смотрю на рулон туалетной бумаги, прикрепленный к правой стене, потом я перевожу взгляд налево и вижу пластиковую полочку на уровне глаз. В этот момент мне становится смешно, и я понимаю, что просто взвинчен вчерашним и очень волнуюсь, что Вадим откажется. Я бросаю недокуренную сигарету в унитаз и иду обратно.
Вадим сидит в своем кресле и говорит по телефону. Когда я вхожу, он прощается с собеседником и кладет трубку.
— У тебя даже в казенном туалете полочки, — смеюсь я.
— А что делать? Стараемся моделировать ситуации в обстановке, приближенной к реальности. Мы же маркетологи или где?
— Вы что, в самом деле там хуячите? Совсем головы нет?
— Бывает. Серьезно, в одной из смен есть охранник, который сидит на пульте, контролирующем камеры. Его один мой сотрудник как‑то раз встретил в кафе «Poison» основательно удолбанным. Потом они еще где‑то жрали вместе экстази. И теперь этот паренек изредка, в смену этого охранника, ходит в туалет юзать. Издеваецца, ха‑ха‑ха. И рассказывает потом мне, как он нюхает и показывает камере в потолке на полку — «тебе, мол, оставить?». Каждый разнообразит свое рабочее время как может. Ты этого паренька, кстати, знаешь. Максим, который занимается разработкой макетов. Талантливый такой креативщик.
— Да я смотрю, у вас тут талант на таланте. Что ни охранник, то промоутер. Ну что, поеду я. Ты, как надумаешь, позвони.
Вадим снова встает, проходит к окну, потом от окна к двери кабинета, потом возвращается к столу, выдвигает свое кресло и ставит напротив меня. Картинно в него садится и спрашивает:
— Послушай, будущий партнер, сколько ты реально сможешь занять?
— Я же тебе сказал, тысяч пятьдесят, не больше. А что, у тебя основной вопрос в деньгах?
— Да нет, просто я подумал, если бы ты занял еще двадцать пять тысяч, было бы круто. Мы бы вложились по семьдесят пять, и было бы все просто здорово.
— Давай так и сделаем. Только нужно посмотреть место и документы перед тем, как соглашаться. Во сколько поедем?
— Давай вечером? Часов в семь? И потом, главное — документы. Помещение‑то они по‑любому раскрутят, мы же при условии этого и входим.
— Да… но все‑таки. О'кей, Вадим, я позвоню Мишке и договорюсь на семь. А сейчас поеду работать.
— Ты в свой концлагерь сейчас?
— Ага. Arbeit macht frei!
— Ты уже и так чересчур свободен, разве нет? — Вадим делает характерное движение носом.
— Человеку всегда есть куда двигаться. — Я шевелю пальцами левой руки и массирую вены.
— Да ну тебя к черту, езжай уже, клоун.
Я открываю дверь, и Вадим говорит мне в спину:
— Партнер… хорошее слово… тебе нравится?
— Ага. Очень гомосексуально. — Я поворачиваюсь к нему и игриво помахиваю пальцами.
Вадим быстро комкает лист бумаги и кидает в меня. Я ловко закрываю дверь и иду к лифтам.
В лифте я стою, прижавшись спиной к задней стенке. Слева от меня стоит умопомрачительная красотка в плотно сидящем брючном костюме, расстегнутой под пиджаком белой рубашкой (чуть более расстегнутой, чем того требует бизнес‑этикет, расстегнутой так, чтобы был виден ярко‑красный лифчик). У нее прямые светлые волосы, пухлые, чуть вывернутые губы и наглые голубые глаза (впрочем, это наверняка линзы). Она говорит по мобильному телефону и свободной рукой чуть нервно постукивает пальцами с длинным маникюром по бедру. В общем, она безумно сексуальна. Сексуальна до неприличия, до такой степени, что хочется остановить лифт и наброситься на нее. Сорвать с нее пиджак и впиться губами в грудь. Еще мне хочется верить в то, что и она была бы весьма не против подобного поворота сюжета.
Справа от меня стоит еще более интересный тип. Довольно большой дядька, в джинсах, огромных до нелепости туристических ботинках, мешковатой куртке, плотно надвинутой на брови черной бейсболке и с бесформенной сумкой на плече. У него широкоскулое, несколько детское лицо, черная борода и очки с невероятно толстыми стеклами. На вид ему что‑то около сорока лет. Одежда, в сочетании с этой шапкой и бородой, делает его похожим на сказочного гнома. Хотя, конечно, никакой он не гном, а бывший старший научный сотрудник, с кучей публикаций за спиной, не один год разрабатывавший одну очень интересную тему, но волею случая ставший курьером. Он смотрит на блондинку широко раскрытыми глазами, кажущимися просто огромными из‑за толстых стекол. Скользит взглядом по ее телу, чуть краснеет, и по всему видно — очень ее хочет. В какой‑то момент в его глазах появляется вспышка, он расправляет плечи, приоткрывает рот, и кажется, вот сейчас он отбросит всю свою природную робость и сделает шаг по направлению к ней. Обе его руки чуть отходят от тела, как у пингвина, готовящегося перепрыгнуть кочку. Но вот глаза его потухают, плечи расслабляются, и он чуть опускает голову, как будто осознав всю бесперспективность своих желаний или вспомнив поговорку про Сеньку и шапку. Лифт доезжает до первого этажа, двери открываются, и блондинка выходит. Он уныло плетется за ней, я за ним. Мы вместе выходим из здания. Блондинка и курьер расходятся в разные стороны. Он останавливается, чтобы еще раз посмотреть ей вслед, затем снова расправляет плечи и бодрым шагом уходит прочь.
Я сажусь в машину и долго не трогаюсь с места. Эта сцена лучше всего иллюстрирует человеческое существование. В нашей жизни имеется некоторое количество моментов, когда ты, вот так же, как тот курьер, загораешься, чтобы сделать что‑то особенное. Перейти свой Рубикон, поднять планку и так далее. Сменить работу, поменять подругу, уехать в другую страну. Одним словом, ЧТО‑ТО ИЗМЕНИТЬ.
Ты живешь с этой мыслью несколько дней, месяцев, лет. Затем она постепенно отходит на второй план, ты понимаешь, что рыпаться бесполезно, все равно ничего не изменится. Ты все больше попадаешь в плен заскорузлых идей разряда «всяк сверчок — знай свой шесток», «где родился — там и сгодился» и прочих мерзостей, подрезающих человеку крылья с рождения. Конечно, ты многое оправдываешь средой обитания. Воспитанием, устоями, родителями, которые с детства отучали тебя совершать необдуманные поступки. Ты вспоминаешь все то, что могло бы оправдать твое бездействие и стиль жизни, подобный бревну на лесосплаве. А ведь кто‑то делает в этой жизни резкие движения? Кто‑то вот так же запросто находит своих блондинок в лифтах? Им просто везет?
О да, ты и в этом случае найдешь себе оправдание в том, что огромное количество людей, бросающихся к солнцу, так и сгорают, не долетев до него. Единицам везет. Но все‑таки лучше вот так. Без особых колебаний и риска для здоровья. Спокойно и размеренно, ибо все предопределено. Вот так и получается армия курьеров, несущих самих себя к пункту доставки, именуемому «Судьба», в надежде получить у адресата чаевые «за ноги». Но судьба не особенно щедра на чаевые. В лучшем случае хватит на замену стоптанных по дороге ботинок. Бездействие и безволие — вот два бича населения Среднерусской возвышенности. Будь я на месте ребят из «NIKE», я бы точно сменил промо‑слоган для территории России с «Just do it» на «Do something».
Естественно, основной задачей этих моих херовых умствований является сооружение правового базиса для собственного шага. Я все‑таки решился что‑то сделать. В правильном ли направлении я двигаюсь, вот в чем вопрос.
Я вынимаю из кармана мобильный и набираю Мишку. Через несколько гудков он отвечает мне.
— Привет, Миш.
— Привет, старичок, как ты?
— Нормально все вроде. Спасибо тебе еще раз за вчерашнее.
— Ой, хватит, ну сколько можно. Забудь об этом.
— Мишка, помнишь, мы вчера говорили про твой клуб?
— Да, конечно. Ты что‑то надумал?
— Да, мы хотим с моим другом посмотреть помещение, документы и все оформить, если мы друг другу понравимся.
— А что за друг?
— Вадим. Сигаретник один, ты знаешь его наверняка.
— Смирнов?
— Да.
— Конечно, знаю. Отличный парень. Мы хорошо знакомы. Во сколько вы хотите приехать?
— Давай в семь?
— Отлично. В семь. Записывай адрес.
Я запоминаю адрес, прощаюсь с Мишкой, перезваниваю Вадиму с подтверждением нашей встречи, потом звоню на работу, узнаю новости и сообщаю свое мифическое расписание встреч вне офиса. Обещаю приехать в шесть. Желания ехать на работу нет никакого. Зато очень хочется выпить, поехать на природу и поговорить о чем‑то высокодуховном. Закурив, я решаю позвонить своей знакомой девушке, Юлии, которая вот уже более года является для меня одновременно собеседницей такого рода, психоаналитиком и объектом для воздыханий на расстоянии, если хотите. В общем, это единственная моя знакомая девушка, отношения с которой мне совершенно не хочется портить своими настойчивыми ухаживаниями. Хотя в целом я очень не против. Более того, частенько алкоголь заставляет меня думать, что отношения пора переводить из разряда воздыханий в разряд близости, но каждый раз случается что‑то, что мешает этому. Вероятно, мы так долго существуем в «бесконтактном» режиме только потому, что провидением задумано, чтобы в моей жизни оставалось что‑то совершенно отличное от моих повседневных знакомых телочек. Или просто не настал еще один такой прекрасный августовский вечер, когда эмоции перевесят духовность и меня потащит в омут страстей. И я очень жду этого вечера, а с другой стороны, очень его боюсь, потому что уверен, он будет каким‑то особенным, и не уверен, смогу ли я ему соответствовать.
Мы договариваемся встретиться через полтора часа, и я сажусь в машину, продолжая пребывать в отличном настроении. Я еду по Кутузовскому, разворачиваюсь под мостом, выезжаю на набережную, потом поднимаюсь вверх, к зданию мэрии. Проезжаю мимо нее, потом мимо американского посольства и за ним поворачиваю на Садовое кольцо. На Садовом весьма слабый поток, и я понимаю, что правильно сделал, когда не поехал по бульварам. Разворачиваюсь в сторону Маяковской и ухожу переулками на Патриаршие. Я очень хочу прогуляться пешком, успокоить нервы и системно выстроить мысли. Тем более что сегодня просто потрясающий день.
И вот я уже иду по Спиридоньевскому переулку, мимо гостиницы «Марко Поло Пресня Отель», дохожу до кафе «Донна Клара», сворачиваю налево и оказываюсь на Бронной. Через несколько минут я выхожу к Патриаршим прудам.
Я, как и многие москвичи, по‑особому отношусь к этому месту в Москве. Студентом я сидел на скамейках у прудов со своими еще не искушенными в «науке страсти нежной» подругами‑сокурсницами, болтая о музыке, любви, нашем потрясающем (не исключено, что совместном) будущем, о глобальной проблеме надвигающейся сессии, которая казалась тогда единственной и самой страшной проблемой для нас.
Еще мы катались тут зимой на коньках, целовались весной в переулках вокруг прудов, пили вино. Это место всегда будет нести для меня печать легкости и беззаботности бытия. Здесь всегда будет весна и всем окружающим всегда будет восемнадцать. Даже тому старику с газетой, который выглядит еще молодцом в свои семьдесят пять. Что же, такими, какими мы были, мы уже не будем…
На «Патриках» ощущается центр тяжести города. Хотя центром Москвы считается Красная площадь, я никогда ее не воспринимал подобным образом. Возможно, из‑за того, что это самое не московское место, ввиду обилия гостиниц, ГУМа, туристов, уличных продавцов из «канадской компании» и гостей столицы.
Возможно, из‑за того, что она слишком перегружена государственностью, различными атрибутами власти — от Кремля до машин со спецсигналами.
Патриаршие пруды — совсем иное. Особенно если выходить к ним со стороны Садового кольца. После шумной, гудящей и забитой машинами городской артерии, где пульс мегаполиса чувствуется острее всего, ты попадаешь в анклав спокойствия. В любое время года в районе Патриарших особая аура. Когда ты видишь множество людей, неспешно гуляющих вокруг пруда или сидящих на лавочках, ты понимаешь, что время здесь течет медленнее. Кажется, что этот квартал вокруг пруда окружен невидимыми стенами, состоящими из Спиридоновки, Спиридоньевского переулка, Бронной и Ермолаевского. Стенами, которые не пропускают внутрь себя гадость и уродство остальных частей города. Зимой кажется, что даже снег здесь падает медленнее, искрясь под фонарями и плавно превращая день в вечер, а вечер в ночь. В отличие от каких‑нибудь Текстильщиков, где ночь надевается тебе на голову в пять часов вечера. Резко, как холщовый мешок для хранения картошки.
Патриаршие пруды — некий форт, задуманный ангелом‑хранителем Москвы для того, чтобы москвичи могли укрыться за его стенами. Во времена, когда город безнадежно изменится, потеряет свою патриархальность, самобытность, свой особый диалект с «булошными» и «лавками» наших бабушек, сметенных селем из вновь прибывших, говорящем на тюркско‑хохляцкой языковой смеси, изобилующей американизмами и блатным сленгом. Это место дает тебе возможность выйти из образа собаки, бегущей за подвешенной костью, и войти в человеческое состояние. Разобраться со своими мыслями и рассуждениями. Если ты, конечно, еще не потерял способность мыслить в век высокоскоростного Интернета и мира без границ.
Не исключено, что гражданин Булгаков после хождений по Москве, общения с прототипами Босого и Лиходеева, с членами МАССОЛИТа, напитавшись их энергетикой, сотканной из зависти, мздоимства, карьеризма и лицемерия, скрывался за стенами этого форта и замешивал противоядие от пошлости окружающей его действительности из морфия пополам с собственным талантом. Не случайно, что именно здесь, на Патриарших, появился Воланд. Князь, раздавший всем сестрам по серьгам.
Все это приходит мне в голову, когда я брожу вокруг пруда и плаваю на волнах собственного умиротворения. Воистину сегодня прекрасный день.
Звонит мобильный, и я слышу голос Юлии, которая сообщает мне о своем приезде.
— Ты где? — спрашиваю я.
— Выхожу к пруду слева.
Я оборачиваюсь и вижу ее, идущую по Бронной. Она улыбается, и солнце, светящее за ее спиной, придает ее каштановым волосам такой особенно теплый, бархатный оттенок.
— Привет, — говорит она, — у тебя какой‑то сказочный вид, кажется, что ты помолодел. Знаешь, совсем как мальчишка.
И я смотрю на нее, дурацки улыбаюсь, и мне кажется, что опять наступил тот день, более года назад, и мы только что познакомились, и я снова слышу:
— Молодой человек.
— Да? — Я оборачиваюсь.
— Вы не подскажете, как проехать к Трехпрудному переулку?
— Вам надо повернуть чуть дальше направо. Хотя вряд ли вам стоит ехать туда. Парковаться на Трехпрудном в это время практически невозможно. А вы куда направляетесь? Возможно, я покажу вам более короткий путь.
— Спасибо большое. А вы тут гидом‑экскурсоводом работаете? Вы всем, кто к вам обращается, так подробно объясняете и подсказываете наикратчайшие пути?
— Всем, кто обращается? Ну, безусловно, не всем.
(Господи, милая моя, если бы ко мне кто‑нибудь обращался на улице в последнее время, исключая просьбу закурить. Сударыня, да вы первая, кто заговорил со мной за последний год на улице. Вы хотя бы понимаете всю ответственность и особую печать момента? Для меня, во всяком случае.)
Я вспоминаю наш диалог годичной давности, эти самые первые минуты нашего знакомства и спрашиваю ее:
— Юля, тебе сегодня на Трехпрудный не надо?
— Не‑а, мне сегодня надо гулять, болтать и всячески бездельничать.
— Тогда пойдем гулять. Знаешь, действительно, я сегодня ощущаю себя восемнадцатилетним мальчишкой…
— Это так здорово. Я давно таким тебя не видела. У тебя какие‑то особенно хорошие новости?
— Ага. Ты знаешь, я чувствую, что сегодняшний день унесет все мои депрессии, перепады настроения и прочую ерунду. Я затеваю новый проект, и у меня такое свежее, эмоциональное чувство. Или мне так кажется, в общем, я очень хочу новизны.
Мы гуляем вокруг пруда, курим, обсуждаем присутствующую здесь неформальную молодежь и целующиеся парочки. И я рассказываю ей про свое попадалово с кокаином, про ментов, про жуткий стресс, про грядущий клубный проект, стагнацию в бизнесе клубной жизни Москвы. Сдабриваю всю это клубными историями проектов в Штатах, Европе. Говорю о собственной готовности к проекту и о том, что все должно измениться и я очень в это верю. Еще я говорю ей, что устал от ежедневных кривляний, клубных девочек и клубных приятелей. Что хочется вернуться на десять лет назад, гулять здесь восемнадцатилетним студентом, и чувствовать любовь, которой вокруг так не хватает, и чувствовать потребность любить и потребность отдаваться без остатка. А она слушает меня, ее глаза меняют цвет по мере моего повествования от грустно‑зеленого до искрящегося изумрудного, и когда я заканчиваю, она гладит меня по голове и говорит:
— Прекрасно, тебе давно пора измениться. Знаешь, иногда мне кажется, что тебе нужно просто успокоиться и перестать совершать глупые поступки. Просто осмотреться и понять, что вокруг тебя столько любви и ты просто не хочешь ее замечать. А иногда мне очень страшно за тебя. Ведь на самом деле ты очень хороший, просто заигравшийся в циника. И тебе не нужны никакие маски, тебе просто нужно перестать себя раскачивать, и все будет очень хорошо. Просто поверь, что все будет очень хорошо.
— Юленька, я очень хочу поверить, очень. Я очень устал бороться со скукой, устал от бесцельных тусовок, пустых друзей и безмазовых выходных. Мне просто очень нужно поверить. И еще мне хочется, чтобы рядом находился кто‑то, кто может сказать мне, что все действительно изменилось к лучшему… Я очень хочу, чтобы наступил тот момент, когда мне больше не захочется прятать свои эмоции.
— Момент наступит, мальчик мой, он обязательно наступит. Тебе только нужно снова стать восемнадцатилетним. И перестать замыкаться на окружающем негативе. И тогда прятать эмоции уже не будет никакой нужды…
И тут мимо нас проносится футбольный мяч, посланный не слишком точным ударом каким‑то местным Роналдо. Мяч скатывается вниз, скачет по кочкам и шлепается в воду. Вслед за мячом появляется и сам смущенный исполнитель удара, он чешет затылок и говорит «блин». Мы смотрим друг на друга, я с улыбкой, он с недоумением. И тут я чувствую какой‑то порыв и решаю достать этот улетевший мяч.
Я сбегаю вниз, к пруду, и мальчик спускается сзади меня. Мяч лежит довольно далеко от берега, так что дотянуться рукой практически невозможно. И я начинаю сожалеть о своем благородном порыве, но тут в траве я вижу отломленную ветку. Я беру ее в руку и пытаюсь дотянуться до мяча. Я цепляю его самым кончиком ветки так, что он начинает вращаться в сторону берега и от него расходятся крути по воде. Когда мяч практически подплывает к нам, я на секунду отрываю свой взгляд от него и смотрю на воду.
В воде отражаемся я и стоящий сзади и чуть выше меня мальчик. От мяча расходится очередной круг на воде, и в тот момент, когда рябь пробегает по моему отражению, создается интересный визуальный эффект. Отражение искажается волнами. Таким образом, что мужчина в деловом костюме сменяется мальчиком в спортивных штанах. И так происходит несколько раз, подобно переливающимся картинкам на календариках времен нашего детства. Несколько раз мое отражение плавно перетекает в изображение этого мальчугана. Я поворачиваюсь и смотрю на паренька, который это тоже заметил и широко улыбается. Видимо, ему кайфово. Потом я перевожу свой взгляд на Юлю, которая также уже спустилась и смотрит на воду каким‑то очень теплым взглядом, исполненным нежности и грусти одновременно. И мне в этот момент становится слегка не по себе, будто кто‑то шкрябает горло изнутри. Мальчик берет свой мяч, говорит «спасибо» и уходит. Мы поднимаемся наверх, идем по аллее и отчего‑то не обсуждаем тему сменяющихся картинок. Как будто не хотим чего‑то нарушить. Хотя поле для фантазий разного рода более чем обширное. И в какой‑то момент я, сам того не замечая, беру ее за руку. Мы останавливаемся на аллее как вкопанные, она прижимается ко мне и тихо говорит:
— Мне сегодня очень хорошо. Мне очень хорошо с тобой…
И я хочу ей сказать, что так хорошо мне еще никогда не было и что я готов бродить с ней часами вокруг Патриарших или каких‑нибудь других прудов, что мне хочется звонить ей каждое утро, а еще лучше просыпаться с ней. И у меня как‑то слишком сухо во рту, и вместо того чтобы озвучить ей все мои переживания, я просто говорю ей:
— Сегодня просто потрясающий день…
Потом мы гуляем по окрестным улицам, я слушаю ее рассказы про подружку, у которой две собаки, про то, как она потерялась в парке Горького, когда была маленькой, про старое советское кино и прочую ерунду, от которой мне становится очень тепло и спокойно. Я смотрю на нее, улыбаюсь, иногда вставляю свои комментарии, и мне совершенно не хочется расставаться с ней сегодня. Но потом мне звонит Вадим, и я понимаю, что мне уже нужно выезжать. Мы прощаемся, и я еще долго смотрю ей вслед. Она оборачивается и машет мне рукой, прежде чем скрыться за поворотом, а я думаю о том, что у нее потрясающие длинные ноги, что она чуть выше меня ростом и что я уже начинаю скучать по ней.
И кажется, что тепло исходит от асфальта, стен и крыш домов, прохожих и пробегающих собак. И мне кажется, что все улыбаются друг другу, и я также улыбаюсь всем. И когда я почти подхожу к своей машине, московское небо разражается вдруг теплым ливнем. Я задираю голову и смотрю в небо. И я ловлю капли дождя, вода бежит по моему лицу, рукам. Я закуриваю сигарету и прикрываю ее огонек от капель ладонью, как это делают мальчишки‑хулиганы из фильмов про послевоенное время. И когда дождь уже достаточно сильно мочит мой пиджак, я сажусь в машину и набираю ее номер:
— Юля, дождь начался, ты уже в машине?
— Ага.
Я открываю окно и чуть выставляю телефон на улицу.
— Слышишь капли?
— Ага.
— Юленька, мы слышим одни и те же капли, здорово?
— Здорово, я сейчас поймала себя на мысли, что тоже хочу тебе позвонить и сказать про дождь. Глупо, да?
— Не‑а. Здорово. Мы сегодня очень хорошо погуляли. Удивительно просто.
— Мне так хорошо…
— Это просто сегодня такой особенный, прекрасный день. Ну ладно, я поехал. Я тебе еще позвоню.
— Пока. Будь, пожалуйста, аккуратнее.
— Буду. Обязательно буду…

Я сижу в машине на Мясницкой улице, перед входом в клуб. Подъезжает Вадим.
Мы проходим с ним под козырек, спускаемся по ступенькам вниз и попадаем в само помещение. У стен лежат половые доски, различные стройматериалы, кресла или диваны, затянутые полиэтиленом, стены подготовлены к облицовке, а проломы в них подразумевают переходы в другие залы. У задней стены помещения стоит стол в псевдобарочном стиле и кожаное кресло с высокой спинкой, в котором, положив ноги на стол, сидит Саша, Мишкин партнер, и смотрит в ноутбук. Он совершенно абстрагирован от помещения, и его лицо выражает ту же мимику, как если бы он сидел в пентхаусе на Манхэттене, а не в недостроенном клубе. Мишка лежит на распакованном белом диване и листает «Буржуазный журнал». Под диваном находится стопка разного рода глянца, типа «Меню удовольствий», «GQ» и «Vogue». К единственной готовой розетке подключена большая кофе‑машина. Никаких факсов и телефонов, именно кофе‑машина. В общем, весь интерьер говорит о том, что сидящие здесь люди не ждут никаких особо важных звонков и новостей. Все новости они создают сами.
— Привет, — говорю я, — мы таки добрались.
— Хай, кофе будете? — поворачивает к нам голову Саша. Из‑за того, что он жует печенье, фраза звучит как «Фай, фофе вувите?», что сразу создает ощущение домашней обстановки.
Печенье лежит на столе в блюде из светло‑голубого стекла, такого же, как и кофейные чашки. Оно выглядит особенно стильно посреди этого бардака. Саша ловит мой взгляд на тарелку и говорит извиняющимся тоном:
— Я просто не люблю есть на говне, — и пожимает плечами.
Саша у нас эстет такой, что мама не горюй.
— Эстет, у тебя WiFi работает? — встает с дивана Мишка. — Привет, садитесь на диван, или хотите, я вам кресла распакую? Только получили из Италии.
— Нет, Миш, спасибо, — говорит Вадим и плюхается на диван.
— А у вас тут еще и WiFi будет? — спрашиваю я.
— Ага. Днем здесь будет функционировать кофейня и что‑то типа бизнес‑ленчей. Вокруг же одни офисы. Готовимся показать двадцать первый век лицом, — отвечает мне Саша.
— Ну что, ребят, давайте сначала кофе, потом посмотрим дизайн, потом мы с Сашкой вам тут все покажем. Вадим, тебе кофе, извини, могу предложить только без сахара. Заменителя нет, — говорит Мишка с недовольной гримасой, — у нас завхоз не расстарался, все в интернетах висит, — кивает он на Сашку.
Сашка показывает ему фак и продолжает щелкать по клавишам компьютера.
— А ты знаешь, что я пью кофе с заменителями? — оживляется Вадим.
— Я не знаю. Я помню, старик. Ничего не пропадает, — стучит Мишка себя по голове.
Мы пьем кофе, стоя вокруг ноутбука, и смотрим макет дизайна. Смотрится в самом деле сногсшибательно. Все в белой коже и блестящем металле, диджейское место стилизовано под кабину пилотов самолета. Под потолком две площадки для go go girls. VIP‑зал обтянут кожей шоколадного оттенка ("Дизайн випа спиздили у офисов «Swiss Air», — доверительно сообщает нам Мишка).
— Три зала повторяют концепцию самолета: эконом‑, бизнес— и первый классы. Персонал одет под стюардесс и стюардов. В випе и бизнесе будут даже тележки со спиртным, наподобие тех, что есть на борту самолета. За випом комната отдыха для супергостей (дизайн пока не готов). Барная стойка решена в виде крыла самолета, что естественно. Общая площадь 600 метров. Сорок восемь «привозов» западных диджеев. Ну, каждую неделю, короче. В экономе днем будет кафе, а в клубные дни — лох‑денс. Цены и ассортимент выпивки демократичные. Цены в бизнесе и первом классе «улетные», что естественно. Место хорошее, парковка довольно вместительная. Думаю, аншлаг обеспечен, — резюмирует Саша.
— А называться будет «Concorde», что естественно? — ехидничает Вадим.
— Называться будет «Jet Lounge». И название мы не будем менять даже для самых крупных инвесторов, — так же ехидно отвечает Саша.
Затем мы ходим по залам, и Мишка, отчаянно жестикулируя, объясняет, где будет гардероб, туалеты, кухня и прочее. Постоянно тыкает в план помещения, в котором ни я, ни Вадим ничего не разбираем. Пока я застреваю в первом зале, пытаясь понять, сколько посадочных мест планируется тут с расчетом на кафе в будние дни, Вадим с Мишкой уходят дальше. Я дохожу до третьего зала и вижу, как Мишка что‑то рассказывает Вадиму, изображая руками беременную женщину. Вадим смеется и хлопает Мишку по плечу, и по его лицу я вижу, что он попал под Мишкино обаяние окончательно и бесповоротно. Они щебечут, как старые друзья, и я испытываю что‑то вроде ревности к нему — ведь это я познакомил их с Мишкой. Но на самом деле мне очень прикольно, что все тут так, практически с первого раза, подружились и нашли общий язык. И в воздухе витает ощущение команды или чего‑то в этом роде.
Сзади подходит Сашка и спрашивает:
— Под нами подвал есть, я вот думаю, может, нам там бордель для олигархов сконструировать? — Он достает из кармана очки «Gucci» в зеленой пластиковой оправе, протирает их мягкой тряпкой и надевает, смешно поправляя их указательным пальцем в районе переносицы. — Как считаешь?
— Клевая идея, — отвечаю я, поднимая вверх большой палец правой руки.
Мы возвращаемся в первый зал, и Вадим спрашивает:
— Как вы хотите получить деньги и под какие документы?
— Наличные, безналичные — все равно, — отвечает Мишка.
— Учредительные документы изменим за два‑три дня, потом переведете деньги, — резюмирует Саша.
— Ну, партнер, что скажешь? Нравится тебе? — спрашивает меня Вадим.
И эта наигранная фраза необходима, понимаю я. Несмотря на то, что мы с Вадимом приняли решение еще утром — каждый самостоятельно, нам стоит выдержать приличествующий моменту этикет.
— А тебе как? — спрашиваю я.
— Можно попробовать, — говорит Вадим и закуривает.
— Ну, давай впишемся, — небрежно говорю я и роюсь по карманам в поисках сигареты.
Саша и Миша смотрят на нас, как добрые родители смотрят на своих непутевых детей, и мне становится слегка неловко от этих фуфловых финальных диалогов, которые мы с Вадимом прогоняем им с идиотски серьезными лицами.
Мишка достает из‑за дивана дорожную сумку «Hermes», вынимает из нее бутылку шампанского «Dom Ruinart» и коробку с шестью бокалами «Riedel». Он подходит к нам с Вадимом и говорит так запросто:
— Может, бухнем по случаю? Мне как раз будущие поставщики подарили бутылку и образцы посуды. Заодно и обмоем.
И потом мы еще часа два пьем шампанское, которого обнаруживается три бутылки, рассказываем всякие смешные истории, ближе знакомимся с Сашкой, который при всей своей внешней меланхоличности оказывается человеком с потрясающим чувством юмора и багажом такого рода историй. Перманентно мы говорим тосты, обнимаемся, и каждый старается передать другому эмоциональный заряд из успешности, счастья и радости. И все мы выглядим как студенческие друзья, и в этот вечер, в сочетании со всеми событиями сегодняшнего дня, я чувствую себя впервые по‑настоящему счастливым.
Потом мы собираемся разъезжаться, и Вадим садится ко мне в машину «на пару сигарет» и, несколько стесняясь, говорит мне:
— Брат, у меня такое дело… Понимаешь… В общем, когда они сказали, что можно загнать безналом, я подумал, что могу перевести еще пятьдесят тысяч со своего счета.
— Да ты тайный миллионер, как я посмотрю?
— Нет, старик, просто я же думал, что все наличными нужно будет внести, а у меня столько не было. В общем, тут такое предложение. Я внесу сотку, а ты как бы займешь у меня двадцать пять тысяч. Ты же хотел занимать все равно?
— Вадим, ты последний человек в этом городе, у кого я хотел бы занять деньги.
— То есть? Ты так не хочешь? Ты хочешь, чтоб я внес только семьдесят пять тысяч?
— Старик, давай я внесу свой полтинник и буду иметь самую меньшую долю. Так проще. Ага?
— Брат, то есть ты хочешь сказать, что мы с тобой не поровну будем вступать?
— Вадим, ну я же вижу, как ты загорелся идеей. Поверь, мне этот проект важен не из‑за денег, а из‑за возможности поработать со своими людьми.
Вадим закуривает сигарету, смотрит в окно, выдерживая паузу, потом поворачивается ко мне и говорит:
— Старик, ты даже не представляешь, как мне этот проект важен. Я собираюсь сваливать из своей конторы, так мне все там обрыдло. И для меня это шанс. Понимаешь? Шанс начать другую жизнь, шанс работать с ДРУГИМИ людьми, шанс поменяться, понимаешь? Я сегодня весь день хожу, как ужаленный.
— Брат, я не собираюсь пока полностью переключаться на клубный бизнес. Давай сделаем, как я предложил. Ты вносишь сто, а я вношу пятьдесят. И решили, а то у меня завтра совещание, спать надо ехать.
— Ты не обижаешься на меня? — делает грустные глаза Вадим.
— Поверь, для меня в этом нет ничего обидного, — говорю я и кладу свою руку на руку Вадима.
— Спасибо тебе. — Вадим обнимает меня, целует в щеку и открывает дверцу машины: — Ты точно уверен?
— Я всегда уверен, и я тебя реально очень хорошо понимаю. Давай, старик, я тебе позвоню.
Вадим уходит, а я трогаюсь и еду к Лубянке. И мне на самом деле не обидно ни капли. И я рад, что хоть кто‑то из нас двоих вырвется из этой ежедневной корпоративной рутины. И хорошее настроение маслом растекается по моему телу. Воистину день сегодня был совершенный во всех отношениях.

Оглавление.

Часть первая
Ресторан
Офис
Промоутер
Perfect day
Совещание
Тусовка
Дyxless
Сеть

Часть вторая
Поезд
Питер
Сильные духом
СССР
Онегин
Домой
Клуб
Overture

Полная версия сайта

2000-2023 гг. © OnAir.ru - Наши контакты